Учитель объяснил, что такое проекционные плоскости и изобразил их на доске. В качестве проецируемого предмета выбрал четырехугольную пирамиду. На фронтальной проекции она имела вид треугольника, на горизонтальной – квадрата. Меня заинтересовало, что предмет в одно и то же время может выглядеть по-разному в зависимости от того откуда на него смотреть.

 

      «А если с ребра? Тоже треугольник, но иной. Его основание шире, так как диагональ больше стороны. А если сверху и под углом? Проекция превратится… – я вообразил фигуру, – в неправильный четырехугольник. Ничего себе!»

 

       Я представил египетскую пирамиду в воздухе и двух наблюдателей. Один смотрел на неё снизу, другой издалека. «Если поинтересоваться, что видят, они ответят различно и каждый будет настаивать на своём. Но пирамида не квадрат и не треугольник...»

 

     – Вахромеев!

 

     Недоумевая, почему меня назвали, поднялся.

 

     – Повтори, что я сказал, – учитель нетерпеливо стучал указкой по ладони.

 

     Володька Мартынов[1] быстро написал на промокашке несколько слов и сдвинул в мою сторону.

 

     – На меня смотреть! Не можешь?! Ворон считаешь?! Ещё раз подниму, не ответишь, поставлю два.

 

     Облегчённо выдохнув, опустился на место и некоторое время глядел на доску. Но мысли, бежавшие демарша учителя, осмелели. «Рассмотрим событие, – продолжил, абстрагируясь от пирамиды и соотнося полученные знания с нематериальными проявлениями жизни. – Все видят его по-разному. Если в оценке геометрической фигуры участвует только зрение, то здесь добавляются иные чувства…»

 

     Подобные мысли наверняка возникали у многих школьников до меня и будут приходить после; каждый открывает мир заново. В тот день банальность, выраженная словами «точка зрения» просияла для меня абсолютной истиной. «Всё зависит от того, откуда смотреть». Почему ты оказался в этой точке, а не в какой другой, меня тогда не волновало.

 

     Но ярче этой истины сверкали открытия, сделанные самостоятельно: «правд» много и каждая в отдельности «не правда»; защищая свою «правду», возможно защищаешь «ложь»; к мнению других прислушивайся.

 

     Эта книга завершает трилогию, начатую «Записками барыги» и «Коломенским комиссионером», подобных «открытий» в ней не мало. Кому-то они покажутся прописными, кого-то возмутят. Если созерцание пирамиды может вызвать разногласия, то что говорить о чуде, именуемом жизнь. И сомнительное утверждение отдельных художников «Я так вижу» – здесь как нельзя кстати.

 

     Двойки на том уроке черчения мне удалось избежать. Когда учитель поднял ещё раз, без труда спроецировал гайку, предложенную им, и даже начертил в разрезе, хотя этого он не объяснял.